Украинская Церковь особого назначения. Господи, помилуй и спаси…

Представьте себе. Божий храм. Служится утренняя литургия. Батюшка молится за алтарем — его как раз не видно, на клиросе (возвышенное место для хора. — Авт.) поют трое певчих вполголоса — потому как храм совсем маленький, да и прихожан не так уж много. По правде говоря, всего трое. Дверь в церковь распахнута. Мимо храма быстрым шагом идет… нет, не идет — прет охранник одного из украинских политиков. Рентгеновским взглядом он сканирует все и всех вокруг, в ухо вонзен телесного цвета, будто капельница в мозг, провод наушника, а к запястью телохранителя приклеен микрофон — чтобы говорить. Прохожие расступаются, оно и понятно: когда валит асфальтоукладывающий каток — лучше уступить. «Фу! Фу!.. Впереди чисто! — сначала подул, а затем доложил в руку охранник, причем у него был такой напряженный взгляд, что, казалось, он хочет вены на руке перегрызть. — Как понял? Прием». Бодигард, поравнявшись с открытой церковной дверью, вдруг остановился, подозрительно посмотрел внутрь — они так глядят, когда кто-то делает резкие движения, — и… шагнул через порог. Резко — чуть свечи не погасли. То, что было дальше, и не пытайтесь вообразить — это надо было видеть.

Человек с проводком подошел к столу, где продается церковная утварь, свободной от микрофона рукой взял свечу и, как положено богомольцу, зажег и поставил ее, осенив себя крестным знамением. Далее надобно прочитать про себя молитву. Что он и сделал. Но как! Видимо, в ухе у него не замолкало, и, не шибко слыша себя, он хоть и шептал, но громко: «Господи, помилуй и спаси… Как понял? Прием… и ныне, и присно, и во веки веков…» Рука регента (дирижера хора. — Авт.) так и зависла в воздухе где-то на ноте «ля-бемоль», прихожане переглянулись, а батюшка, слава Богу, ничего этого не слышал. Меж тем охранник не отходил от позолоченного подсвечника, щедро утыканного ароматными восковыми жертвенниками: «…яко на небеси и на земле… Первый, проверьте запасной выход… аминь… выполняйте!..» Отдав команду, набожный телохранитель типа перекрестился. Да, да, попробуйте осенить себя крестным знамением, когда одной рукой нужно ковырять ухо — чего-то у него там не контачило, другую, с микрофоном, держать у рта, а… Словом, для присутствующих на богослужении так и осталось загадкой, с кем же он, стоя перед иконостасом, общался: с тем, что трещал в ухе, или с Тем, который на небесах?..

И на четверть не успела догореть поставленная странным богомольцем свеча, как он развернулся — по-строевому, через левое плечо, что-то еще шепнул в запястье — то ли молитвенное, то ли служебное, и вышел из храма. А через мгновение, размашисто и с выражением крестясь, аки выступая на парламентской трибуне, туда вошел народный депутат Украины…

Поди, думаете, анекдот тут вам травлю — политический? Ан-нетушки. Собственными глазами все видел. А вот где, — ни в жизнь не угадаете… Ну, ясно, что в церкви, но в какой?

В храм сей простым грешным дорога заказана. Да что там простому люду — батюшку и то перед богослужением пропускают через арку металлоискателя. Подумать только: идет утром священник на службу Божью, весь в раздумьях о промысле Господнем, и тут — нате вам — металлоискатель! Только батюшка шаг сделал — «дз-з-з-з», — затрезвонила железяка, окаянный бы ее побрал. «Металлические предметы — на стол», — заученно бубнит служивый, приставленный к металлоискателю. Настоятель смиренно повинуется: задрав рясу, достает ключи, мелочь и — язык не поворачивается вымолвить — протоиерейский крест с груди снимает. Досадно, конечно, но ничего не поделаешь — порядки здешние такие. Мы ведь не где-нибудь, а в Верховной Раде Украины, точнее, в комитетах Рады. И, пройдя тщательную проверку документов (а пропуск я заказывал по блату через депутата), вывернув все карманы наизнанку, лишившись фотоаппарата — «Не положено!», лифтом поднимаемся на седьмой этаж. Вот они — коридоры власти. Тишина. Не то чтобы гробовая, скорее сейфовая: двери в кабинеты дубовые — звуконепроницаемые, ковролин под ногами мягкий — шумопоглощающий, галдежных ходоков, что пороги обивают, не видать. Мимо кабинета народного депутата Ивана Плюща идем в конец коридора к, пожалуй, единственной всегда распахнутой двери в этом шибко важном суперохраняемом здании. По ходу подумалось: «Я б ее нашел даже без расспросов и в потемках — по запаху. По ни с чем не сравнимому запаху ладана». Что ж, давайте, перекрестимся, как заведено, и зайдем внутрь — помолимся в храме святого князя Владимира-крестителя. Или, как еще говорят, в депутатской церкви.

Ух ты!.. Да-а, церковь воистину депутатская. Когда-то были спецраспределители цэковские, спецмагазины кремлевские, где все самое-самое лучшее… А у нас — храм депутатский. Тут все на высшем уровне. Эх, жалко, что вы не можете сюда попасть. Но я постараюсь, как смогу, передать увиденное.

Живого парламентария вблизи доводилось видеть? Ежели костюм, то обязательно дорогой, солидный, чтобы всякому было понятно, где он шился. Также и здешний иконостас: резной, разумеется, качественное дубовое дерево, выдержан стиль резьбы — древнерусской, соблюдена каноничность. Сразу видно, что его делали не закарпатские калымщики с их аляповатыми виноградными гроздями и прочими резными завитушками в стиле «отак ся буде файно». Мастера творили. Батюшка рассказывал — их работы украшают именитые московские монастыри. А уж подсвечники в депутатской церкви — от позолоты аж глаза щурятся — такие я видел, разве что, в Трапезной церкви Лавры, где служит сам митрополит.

Что можно сказать о хоре в депутатской церкви? Ну, ясное дело, все певчие с консерваторским образованием, и поют они так, что самый закоренелый атеист, услышав их песнопение, поверит в Бога. Только от Него могут быть такие голоса…

… — Преклони-и-м главы наши-и, — речитативом затягивает отец Виктор, и все наклоняются.

Чтобы не упереться в переднего молящегося, я делаю полшага в сторону и… нечаянно кого-то толкаю. «Простите, — шепчу, — случайно…» Господи! Кто это?.. Княгиня Ольга? Точь-в-точь как на иконе… С образов сошла! А рядом преподобные отцы печерские Антоний и Феодосий… Неужто?..

— Чте-е-ние от Матф-е-ея, — снова заводит батюшка, и я «опускаюсь на землю».

Ай-да умельцы, ай-да сотворили. Чудеса, да и только! Стены храма расписаны ликами святых Бориса и Глеба — покровительствующих, преподобных Печерских угодников, равноапостольной княгини Ольги. Но как расписаны! От пола и в полный человеческий рост — что в небольшом, квадратов восемнадцать, помещении создает эффект присутствия. Гениально! Вы зажигаете свечу, нашептываете благодатные слова, осеняете себя крестным знамением — а рядом с вами молятся святые. Посмотрите!

 

…Литургия закончилась, певчие свернули ноты, священник снял облачение, и все ушли. Дверь же осталась открытой. Эта церковь вообще никогда не запирается. Ящичек со щелью для купюр (наверняка не пустой), позолоченные канделябры, иконы писаные в дорогих рамках, словом, все нараспашку. Хотя чего тут трястись — внизу целый взвод сторожей.

Напоследок мы с настоятелем депутатской церкви отцом Виктором спустились в буфет.

— Атмосфера в этом здании насыщена негативом, — батюшка размешал сахар, бросил лимон в чай и перекрестил чашку, — депутатам зачастую приходится идти на компромисс с собственной совестью, а значит, и с Богом. Вот и пожелали они храм у себя, так сказать, на рабочем месте. Хотя поначалу не все эту идею одобрили. Депутат Борис Тарасюк даже к тогдашнему спикеру Литвину ходил: в государственном учреждении, мол, не место храму.… А я так скажу: отчего в тюрьмах есть церкви, в больницах тоже — это государственные учреждения, — а в парламенте не место?

(Про тюрьмы отец Виктор в курсе, потому как уже много лет по субботам причащает заключенных в следственных изоляторах и исправительно-трудовых колониях).

— А средства на церковь? — не мог я не спросить: три человека на службе — пожертвований вряд ли хватит даже на один консерваторский вокал.

На что батюшка ответил, как заправский парламентарий: «Финансовые усилия прикладывают депутаты».

…Богослужение в депутатском храме отличается от службы в обычной приходской церкви одной-единственной фразой, произносимой священником. Поминая в молитве митрополита, епархиального епископа, монашествующую братию и т.д., отец Виктор заканчивает монолог словами: «Помолимся о братии нашей иже во палате». «Во палате» — означает в царской палате, при власти. Так давайте же вместе помолимся за вразумление всех наших «иже во палате». А то ишь куда страну ведут!