Телеуты надеются на Бога и духов. Как и чем живут вымирающие народы?

В мире около 350 миллионов аборигенов, то есть представителей древних коренных национальностей. В России всего 250 тысяч. То, что они вымирают, давно не секрет. Вместе с людьми уходят эпос, язык, обряды

О последних хранителях исчезающей культуры телеутов — одного из древнейших народов Сибири — «Известия» решили замолвить слово. Почему выбрали именно их? От общего числа коренных малочисленных народов России их ровно 1%.

Оседлый образ жизни телеуты стали вести сравнительно недавно — лет четыреста назад, когда, спасаясь от китайского геноцида, приняли подданство России и одновременно с ним христианство.

Во времена тюркских каганатов численность их доходила до 600 тысяч. Сейчас около двух с половиной тысяч телеутов живут в пяти деревнях Кемеровской области. Да еще в Горном Алтае сохранилось примерно пятнадцать семей.

При въезде в основное их село Беково общий пейзаж портит кирпичный остов — полуживой свидетель многолетних государственных намерений построить в селе новый детсад. Одно из немногих отреставрированных строений за последние годы — церковь Святого Пантелеймона, куда ходят молиться крещеные телеуты. На нее же — как на ценный архитектурный памятник — молятся телеуты-атеисты.

«Сомдор окропляется молоком, а я и водкой кормлю»

Но когда им плохо, и те и другие поклоняются богам языческим. Со смехом телеуты вспоминают, как местные власти объявили однажды о том, что Ильин день переносится со 2 августа на 4-е. Праздник, кстати, в селе Беково национальный, а ведь он наполовину христианский, наполовину языческий.

 — И Бог есть, и духи нам помогают, такие мы, телеуты… Двусторонние, что ли, — разъясняет суть религиозных отношений Мария Павловна Колчегошева, последняя на селе хранительница национальных обрядов.

Обряды — вещь серьезная. Так, ставят в недоступном постороннему глазу месте культовые тряпичные куклы (эмегендер), а на Троицу почти каждая семья водружает во дворе сомдор  — ритуальное сооружение из высохших молоденьких березок в честь родовых духов-покровителей.

 — Если человек в семье заболевает, — продолжает Мария Павловна, — то сомдор окропляется молоком. А я и водкой кормлю. Силу они имеют великую, многих людей от недугов спасают.

А вот древний обряд «алас», в котором есть нечто мантрическое, сейчас может выполнить только она одна. Зажечь березовые щепки на блюде и, вращая их вкруговую, приговаривать старинные заклинания. А потом приложить руку ко лбу больного и таким образом выгнать из его организма всю нечисть. Многие, в том числе из Москвы и Питера, к Марии Павловне за помощью обращаются, как когда-то ходили к шаманам.

«Последний шаман жил в 30-х годах»

 — Последний настоящий шаман в 30-х годах тут жил, — припоминает директор историко-этнографического музея «Чолкой» Владимир Челухоев. — Когда только становилась советская власть, конечно, прилагались большие усилия, чтобы свести влияние шаманов к минимуму. Кроме того, когда в селе появились врачи, необходимость обращаться к шаманам отпала естественным образом. Люди стали постепенно доверять медицине.

В его музее под открытым небом стоят национальные жилища давно минувших дней, убранство которых богато на оружие, древние предметы утвари, шкуры животных. А вокруг дымят трубой жилища современные, обыкновенные деревянные дома из оцилиндрованного бревна, внутри национальным колоритом уже почти не пахнет. Почти — потому что однажды встретили мы изгрызенную временем и историей посудину.

 — Вот пельмени хочу постряпать! — сообщает Анна Кирилловна Алагызова, отбивая мясо железным топориком в той самой посудине.

Пельмени, естественно, национальные — крупные, в форме полумесяца. В Бекове, кстати, открыли цех по их производству и уже даже вышли на «IPO райцентра», то есть на тамошний рынок.

Главное же национальное блюдо — тутмаш (по-азиатски — пешпармак), залитая бульоном конина с крошечными галушками и луком. В ходу пока и традиционная телеутская стряпня, простая, но вкусная  — калачики, мясной пирог — курник и хворост (катама).

«Национальные платья только бабушки носят»

Искусство ткать пояса для парчовых национальных платьев едва теплится. Только в доме Алагызовой, а стоит он на пригорке в селе Шанда, остался настоящий ткацкий станок, и только она, Анна Кирилловна, умеет на нем из волокон создать разноцветные пояса для оставшихся в живых телеутских модниц, сейчас — сплошь женщин в летах.

 — Пояса тку на продажу, — признается она. — Продаю их по 500 рублей. Думаете, дорого? Да на один пояс уходит три дня работы!

В то время как большинство аборигенов надевают национальную одежду только по праздникам, некоторые телеуты еще продолжают ходить в ней в быту. У каждой уважающей себя телеутки в шкафу обязательно висят несколько платьев, а также демисезонное шелковое пальто на подкладке и летний телен, сшитые по старинной технологии кроя и отделки. Мужчины же еще с середины XIX века перешли исключительно на русский стиль. Практично и удобно.

 — Национальные платья бабушки и носят, молодежь надевает, только когда на концерте выступает перед начальством, а после — сразу снимают, — рассказывает, как блекнет домашний быт, 18-летняя телеутка Кира.

Топшур — родственник русской балалайки

Вплоть до развала СССР телеуты шили шубы из овчины и продавали их на рынке в райцентре Белово, причем шубы пользовались бешеной по тем временам (вспомним про дефицит!) популярностью. Сейчас простаков не найдешь. Легче купить китайский «аналог» и перепродать втридорога за один день, чем гробить недели на изготовление какого-то там национального эксклюзива.

Никто уже не шьет и телеутскую обувь — чарык (калоши с каемочками). Никто не носит национальные шапки, обшитые по краям норкой. Да и двухструнный музыкальный инструмент  — топшур — в руки теперь уж никто, кроме директора музея, не берет. А ведь он, как полагают некоторые историки, прародитель русской балалайки.

Но совсем добить древнюю культуру даже советские пятилетки и реформы 90-х годов не смогли. Пусть для экзотики, но играют еще национальные свадьбы. Пусть для потехи внуков, но держат коней во дворах. И на будущее сохраняют в письменной форме родной язык.

Сколько в советское время ни запрещали говорить на родном языке, бились аборигены за него. И сегодня, представьте себе, горстка (их 40) коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока хранят этнические особенности около двухсот (!) различных говоров и языков. Телеутский  — один из древнейших.

 — Наш язык похож на киргизский, казахский, калмыцкий, азербайджанский и даже турецкий, примерно так же, как русская и украинская речи, — не без гордости рассказывает директор историко-этнографи-ческого музея «Чолкой» Владимир Челухоев.

«Дети стали телеутские сказки сочинять!»

 — Сют керекпа? — предлагает мать сыну по-телеутски.

 — Да, налей молочка, — соглашается он по-русски.

Мы сидим за столом, уплетаем пельмени и понимаем, что сочетание двух разговорных языков в телеутских селах в порядке вещей. Причем с давних пор. Но сегодня есть и причина — дети телеутский язык понимают, а говорить не могут, поэтому отвечают по-русски.

Единственная школа, где детей по желанию учат телеутской речи и ее грамматике, расположена в Бекове. Как уверяет ее директор Тамара Якучакова, некоторые ребятишки настолько проникаются родным словом, что сказки на нем начинают собственные сочинять, не говоря уже о том, что просто обожают национальный героический эпос. Выпустили для них русско-телеутский словарь, национальный букварь, книжку «Телеутский язык в картинках» и сборник рассказов и былин, русских, но переведенных на телеутский.

 — Да, мы учим свой язык, начиная со 2-го класса, — кивают Саша и Максим из 4-го класса, с рюкзаками за спиной вышагивающие путь из школы домой.

 — А национальные былины знаете?

 — Нет.

 — А что читаете?

 — «Гарри Поттера»!

 — Народный эпос, например, о походах героя Шункан исчезает постепенно из нашей культуры, немногие пожилые телеуты хранят сегодня в памяти его, — вздыхает Ульяна Андреевна Челухоева, некогда звезда телеутского ансамбля песни и пляски, гремевшего на всю Кемеровскую область.

Уголь — на экспорт, а пыль — в деревни

Про свой традиционный промысел — коневодство — телеуты забыли давно. При советской системе в основном трудились они в промышленности, ну а когда рухнул Союз, утащив с собою в яму тысячи предприятий, в селах стала гулять безработица — смерть без косы.

 — Уровень безработицы составляет примерно 30%, — говорит глава администрации Бековской сельской территории Анатолий Ускоев.

 — Когда работы нет, люди от безысходности пьют и умирают от алкоголя, ну и случаев суицида много, — сгущает краски глава Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Сергей Харючи.

Уровень самоубийств среди аборигенов вдвое выше, чем в среднем по стране. Телеуты не исключение. Средняя продолжительность их жизни всего 48 лет, на десять лет меньше, чем опять-таки в среднем по «больнице» России.

 — Гибнут еще от раковых и сердечных заболеваний, потому что посмотрите, какая кругом экология, отвратительная! — возмущается глава крестьянско-фермерского хозяйства «Байат» Василий Тодышев.

 — Экологические проблемы существуют, но они касаются не только нас, телеутов, а всех жителей Кузбасса! — считает Владимир Челухоев.

Он прав. В пяти селах помимо исконно живущих тут телеутов тянут лямку представители и других национальностей, точно так же оказавшиеся в тисках угледобывающего кольца. Как пишут в справках, «вода в колодцах не соответствует стандартам качества». Как рассказывают люди, в речке не выкупаешься.

 — А птицы! Куда делись птицы! Ни одного жаворонка не увидишь на поле! Ни барсуков, ни сусликов, ни сурков, — переживает Анна Сидоровна Тарасова, коренная жительницы села Шанда.

Уголь-то идет на экспорт, а угольная пыль — в деревни.

«Мы просили: „Скосите коноплю!“

Главная же беда — территория заболачивается. Трудно сказать отчего — то ли от того, что сама местность в низине, то ли действительно, как полагают многие, угольные разрезы и отвалы влияют, но камыши уже до улиц дошли. Вот в селе Беково улица Юбилейная — в простонародье Болотная. О некоторых домах, „съеденных“ водой, помнят разве что их развалины да бурьян.

 — У нас веранда рухнула, дом весь в трещинах, когда весна настает, он весь ходуном ходит, — чуть не плачет Оксана, жительница одного из рассыпающихся на глазах домов.

Дренажная система, строить которую обещают местные власти, спасет ситуацию лишь на время. На сегодняшнее. Будущее же спасет только то, что угледобывающие предприятия обяжут не для галочки вкладываться в реализацию экологических мероприятий. Перспектива, конечно, выглядит несколько утопически. Но утопия и становится в нашей стране реальностью лишь тогда, когда иного выхода нет.

И под занавес.

Село Шанда, извините, по уши в зарослях конопли. Дикая она или кто посадил, никто тут не знает. Все жалуются, что по ночам машины из соседнего села Бачатского приезжают, парни пакуют траву в мешки, собаки лают, спать не дают.

 — Мы просили власти: „Скосите коноплю!“ — да без толку. По телевизору идет борьба с наркоманией, а мы, телеуты, никому не нужны.

 — Почему сами не скосите? — задаем вопрос.

Разводят руками.

Неужели и правда не нужны?